Спускаясь с трапа, я напряг все органы чувств – я достиг настоящей Африки. Внимательно всматриваясь в сумрачные очертания аэропорта, я вдыхал чистый африканский воздух и предвкушал получение положительных эмоций от сказочного мира, о котором большинство моих сограждан имеет представление лишь по искаженным субъективностью, предвзятостью и неосведомленностью авторов книгам и рассказам. А еще по приключениям доктора Айболита.

Аккуратненький, не смотря на свой возраст, автобус довез пассажиров Боинга до здания аэропорта. Фасад был выполнен в лучших традициях неброской и малобюджетной южной архитектуры – симпатичное, облицованное цветным красноватым камнем двухэтажное строение с большими арками и окнами, а также надписью на арабском и английском языках было окружено пальмами и свежевыкрашенными белыми бордюрами. Под колесами чемодана приятно шуршал гладкий, разморенный вечной жарой асфальт, плавно переходящий в плитку зала прилета. Внутри здания мой восторг стал немного тускнеть.

Стоя в очереди на паспортный контроль, я осматривался в огромном здании аэропорта. Я едва мог рассмотреть противоположную стену зала, который занимал весь первый этаж строения. В десяти метрах от меня стояли будки паспортного контроля, справа – островок оранжевых пластиковых кресел, на которых уже со знанием дела и удовольствием разместились суданские женщины в разноцветных одеждах и их полусонные дети. Из центра этой группы, сияя широкой белоснежной улыбкой, на меня смотрел мой недавний сосед – Ахмад. Слева от меня вдоль стены были обустроены многочисленные кабинки, из которых были открыты лишь три-четыре. Внутри кабинок сидели черные и важные суданцы в выцветшей синей униформе и листали, крутили, надписывали документы изредка заходивших к ним пассажиров. Рассматривая эти кабинки, я не мог себе и представить, что скоро окажусь посетителем двух из них.

Пока я зевал по сторонам, подошла моя очередь хвалиться документами в будке паспортного контроля. После короткого диалога:

- Where are you from?
- Russia, - я был жестами и не по-русски отправлен в одну из кабинок, находившуюся еще по эту сторону баррикад. Внутри кабинки на полуразваленных стульях за обшарпанным столом, в котором зияли дыры из под бывших там когда-то ящиков, сидели двое суданцев. Один важный – в форме, другой веселый – с чемоданом. Я уселся в углу в уставшее от жизни кресло, но через минут двадцать перекочевал к столу. Беседы с важным человеком в форме не получилось – его познания в английском закончились секунд через тридцать, а арабского, к стыду своему, я еще не освоил. Я получил какую-то маленькую бумаженцию, которая оказалась нехитрой анкетой, с блеском справился с ее заполнением и вернулся в будку паспортного контроля. Там меня проштамповали и дослали к барьеру, за которым важные тетеньки и дяденьки копошились в чужих чемоданах и коробках, разложенных на металлических столах. В томительном ожидании я достал камеру и начал снимать интерьер здания аэропорта. Зря я это сделал. Какой-то бородач в синей униформе меня приметил в тот момент, когда я снимал как раз его, и, явно не радуясь, подозвал к себе.

Таким образом, я попал во вторую кабинку. В углу на полу были раскиданы промятые подушки от дивана. На них спал таможенник, который, завидев нас, вяло буркнул что-то приветственное. Обесподушенный диван стоял у входа и дополнял своим голым видом безрадостность интерьера. Мой похититель сел за большой старый стол и начал интервью.

- Why are you recording, brother? Don’t you know that it’s prohibited? (Зачем снимаешь, брат? Разве ты не знаешь, что это запрещено?)

Я искренне огорчился своей оплошности, и мы вместе с ним начали искать пути сохранения моей кассеты, так как по правилам ее надо было бы изъять и уничтожить, а меня, на всякий случай, посадить в тюрьму. Бородач долго думал, ходил к кому-то советоваться, задавал мне вопросы о цели визита и национальности, даже паспорт отобрал минут на пять.

- I’ll show you everything I’ve recorded (Я покажу вам все, что я записал), - предложил я простое решение.

После недолгих раздумий бородач уставился в экран камеры. И когда он увидел себя в центре кадра, просмотр превратился в развлечение. Повторив на бис фрагмент с бородачом, я легко перешел на следующий уровень игры в суданскую таможню – личный досмотр.

Подойдя к столам, где выворачивались наизнанку сумки большинства пассажиров, я долгое время оставался незамеченным, однако вскоре и мне повезло, и я смог продемонстрировать дядям и тетям в униформе свои нехитрые пожитки. Они вяло осмотрели верхний слой подарков и рубашек и, обклеив все мои вещи маленькими зелененькими, неотдирающимися (как потом оказалось) этикетками с надписью «Суданская таможня», направили меня к выходу. Последним рубежом перед свободой был солдат с автоматом, вежливо преградивший мне путь и поставивший шариковой ручкой какую-то закорючку на всех наклейках. Только после этого я вырвался из мохнатых лап суданской таможни.

Оставшиеся пятьдесят метров до выхода из зала я прошел в восторженном предвкушении встречи с любимой, ее родственниками, и незнакомой страной. Теплый ночной воздух снова окутал меня на выходе из больших стеклянных дверей. Повсюду стояли, сидели, ходили жадно всматривающиеся в прибывших пассажиров встречающие. Несмотря на глубокую ночь, в толпе было много детей всех возрастов. На большой площади яблоку негде было упасть от машин, которые на глазах наполнялись пассажирами и багажом, сигналили и уезжали в темноту, в глубине которой угадывались пальмы, стены, дома, мечети и мерцали редкие огни. Я ходил среди толпы и никак не мог найти своих. Многие суданцы рассматривали меня с неподдельным интересом, поскольку я был единственным белым на площади, но никто не приставал с предложением услуг такси или отеля, как это происходит у нас в Шереметьево.

Я начал расстраиваться и волноваться. Надо было позвонить. Мой телефон с картой МТС внутри еще с момента вылета из Каира стал выполнять только функцию часов с подсветкой, так что я направился обратно в здание аэропорта. После недолгих расспросов и объяснений, что мне надо позвонить, но нет суданских денег, человек в военной форме указал мне на ряд окошек, в которых по будням в дневное время работали разные агентства. Но в 3 часа утра в пятницу все они оказались закрытыми. Не имея никакого другого выхода, я на всякий случай настойчиво постучался в пару агентств, и – о чудо! – разбудил охранника внутри одного из них. Охранник любезно набрал нужный мне номер и протянул через окошко трубку. Послышавшийся в ней сонный голос моей невесты свидетельствовал о том, что встретят меня не скоро.

Я сперва очень рассердился, но тут же вспомнил уже усвоенный мною «суданизм» №2 (про суданцев и время) и успокоился. А вот минут через десять я уже вспомнил свою зажигалку, опрометчиво подаренную лохматому суданцу в Каире. Поиски «огонька» среди мужчин на площади затянулись. Наконец мне были протянуты спички и предложено такси до города. Я отказался от такси и, прикурив, встал в сторонке. Я занялся разглядыванием площади.

Среди машин мною сразу было замечено несколько до боли знакомых Жигулей – «пятерок», «семерок» и «четверок», остальные – в основном потрепанные джипы Тойота, белые новенькие корейские легковушки и «динозавры» автомобилестроения, выкрашенные в желтый цвет, – 40-ка-, 50-ти-, 60-тилетние такси. Молодые мужчины и юноши в большинстве своем были одеты в рубашки с длинным рукавом навыпуск, брюки и сандалии, мужчины постарше – в национальную одежду – белый балахон («джяллябиа») и чалму. Женщины пестрели яркими нарядами, с потрясающей грацией придерживая и поправляя края пестрых накидок и платков. Дети прыгали и бегали или плакали и спали. Многие суданцы отдыхали, возлежа прямо на вымощенной фигурным камнем площадке перед зданием.

Я ходил звонить еще раз, я «стрелял огоньку» и курил, я снимал на камеру и разговаривал с некоторыми «англоговорящими» суданцами. Когда над площадью рассеялись последние клочки сумерек и закончилась пачка сигарет, передо мной оставались лишь пара машин, десяток бродивших около входа в здание аэропорта мужчин и некрасивая каменная ограда какого-то низенького административного здания, которую я разглядывал уже не первый час… Встретили меня тепло и радушно, через четыре часа после прилета…

Я не очень был рад встрече, потому что по-хорошему надо было сердиться и дуться, а мне не хотелось. Хотелось скорее забыть этот эпизод и начинать получать положительные эмоции. В таком вот душевном споре с самим собой я и провел первые полчаса в Тойоте Hilux, которая везла меня искать отель.

Сестра Любны оказалась очень живой и симпатичной молодой женщиной. Мне показалось странным и несправедливым, что у нее нет мужа и детей. Такие открытые и искренние люди любят общение и стараются брать от жизни все положительные краски, но часто им достаются лишь боль, предательство и одиночество. Водитель джипа – Авад – за «просто спасибо» согласился встретить иностранного гостя ночью и возить его сколько угодно по Хартуму. Как оказалось – это весьма естественное свойство суданцев, из которого я вывел третий «суданизм»:

3. Суданцу не нужно вознаграждение за его добрые дела, так как ничто в мире не сравнится с удовольствием, получаемым суданцем при оказании помощи любому встречному.

Такая помощь не утруждает и не стесняет помогающего, а только дает ему заряд положительных эмоций. Многие иностранцы связывают это с мусульманской религией, где помощь ближнему почитается среди высших благодетелей, однако вряд ли такой вывод верен. Скорее, это следствие особого отношения к человеческому общению, постоянная потребность в нем, и привычка с детства к всеобщему братству и бескорыстности. Естественное явление для Судана, за исключением редких уголков, испорченных туризмом и западной коммерцией. Кстати, в Москве 3-ий «суданизм», в отличие от первых двух совершенно не работает.

Авад же получал истинное удовольствие от своей необходимости мне, о чем свидетельствовала широкая улыбка, обнажавшая еще оставшиеся у него две трети зубов. Его белые суданские одежды и толстые старомодные очки-хамелеоны потрясающе контрастировали с довольно современным джипом. Познания Авада в английском оказались невелики, и, чтобы не исключать его из общения, Любна переводила с русского на арабский и с арабского на русский. Такой вот компанией мы в 7 утра пятницы, 2-го августа 2002 года, въехали в сам город Хартум.